Цитата дня

«Душа, исполненная любви Божией, во время исхода своего из тела, не убоится князя воздушного, но со Ангелами возлетит, как бы из чужой страны на родину» (Преп. Серафим Саровский)

oshibki1.jpg

Храм Успения Пресвятой Богородицы г. Подольск (Котовск)

Таким храм может стать с Вашей помощью!

О «духовном» туристе и терпеливом иноке

Благодарное слово от человека, который нарушил монастырский покой

Фетисова Елена

Года в четыре я знала, что означает слово «скит». Скит – думала я – это такое немного странное место в лесу.

Там в маленьких домиках прямо на подоконнике сидят взрослые тети в цветастых халатах и страшными глазами смотрят на тебя через окно. Это первое детское воспоминание о посещении Задонского скита – тогда он еще был психбольницей.

До скита я с родителями гуляла от нашей турбазы к сохранившемуся святому источнику. Тогда косвенным признаком святого источника мне казались монеты, блестевшие на дне, а прямым – «картинка», прибитая на гвоздик, да эмалированная кружка, которая висела над водой, и ее никто не украл.

Лет в десять я уже знала нормальный перевод и слова «скит», и «монастырь» – замечательный педагог Александра Борисовна вместе с не менее замечательным липецким краеведом возила нашу детскую изостудию по заброшенным усадьбам, храмам и потихоньку восстанавливающимся монастырям. Мы были на пленэрах в Ельце и Задонске, впархивали гудящей детской стайкой под пустые арки порушенных церквей, поросших деревьями, или под гулкие, заново перекрытые своды монастырских храмов. Мы вертелись, куда-то лезли, задавали вопросы, теребили друг друга и взрослых, и наверняка были шумной головной болью для трудников монастыря и работников свечных лавок.

Наверняка – но точно утверждать не могу. Кажется, тогда еще никто не сетовал вслух на «туристов», разъезжающих по монастырям неизвестно зачем, и не делал детям замечаний. Ну, или нам они были «как с гуся вода», а потому впечатления о поездках всегда оставались самыми радостными и даже – в том-то возрасте – возвышенными, дерзну сказать.

Конечно, сами по себе впечатления нас тогда не особо «обтесали». В автобусе мы снимали с голов платки и в меру возраста «дурили». А когда спустя несколько лет мне представилась возможность съездить с подругой в Троице-Сергиеву Лавру, Лавре, можно сказать, со мной не повезло…

Подруга, Оля, была талантливым музыкантом, как и все тогда, писала стихи. А мама ее – вузовским преподавателем и по совместительству миссионером, только мы тогда о последнем и не догадывались. Верующая мама спокойно разрешала верующей дочке ходить в джинсах и приводить домой нашу честную компанию: в дверь просачивались фенечки, косухи, берцы – полный набор «правильной» девчачьей моды.

Увы: при всей возвышенности наших тогдашних идеалов выглядела эта девичья компания для нормального взора… странно, скажем так. А мама Оли нас не только терпела, но еще и плюшками баловала.

И вот однажды Оля пригласила меня в поездку. Кажется, это был какой-то православный форум или конференция в Сергиевом Посаде, но подруга серьезно заверила, что слушать доклады меня никто не заставит, зато Лавру посмотрим, а на обратном пути «свернем» в Москву. Уже не помню, что я думала о Лавре, но перспектива забрести на Арбат без родителей (как большая) мой мозг совершенно взорвала, и мы поехали.

Было жарко. А я была уже «образованная» и знала, что в монастыре нужна юбка. И платок. Поэтому я их взяла: цыганскую юбку и бандану, которую просто вывернула наизнанку. А поскольку кроме юбки и платка в моей «образованной» голове ничего не отложилось, из-под юбки торчали джинсы (разноцветные, как сейчас помню: одна штанина голубая, другая – серая). А посередине красовалась маечка… Жарко ведь!

Я не знаю – честно не знаю – как в таком виде меня пропустили в монастырь. Может, просто все думали, что девушка «больноватая», но под присмотром – рядом все время была Оля в приличном виде.

А я, как чучело в бандане наизнанку, два дня нагло шаталось по монастырю (Оля попутно что-то рассказывала и поясняла).

Насколько помню, мы даже забрели на территорию какого-то уже совсем нетуристического и непаломнического храма. Юноша в черном у входа потупился, но ничего не сказал. Ничего! Господи, этот раб Твой, наверное, сегодня уже давно священник – помоги ему за проявленную тогда молчаливую мудрость…

Оттуда, из Лавры, я привезла домой первые две иконы. А еще спустя пару лет оказалась в другом монастыре уже совсем не туристкой.

К чему сей долгий экскурс в биографию себя любимой? Просто хочется повспоминать и ужаснуться: где были бы мы сегодня, не прояви вчера такой спокойной мудрости братия и прихожане всех «оскверненных» нами монастырей? Пожалуй, только мудрость давала им силы нас терпеть… Терпеть и, наверное, молиться.

Я тогда точно не была паломницей – чистой воды турист. Бельмо на ясном духовном оке монастыря. Но ведь если подумать, вся история русского монашества – это история постепенного бегства в поисках уединения. Монах приходил и строил келью. К нему присоединялось немного братии. Строился храм, шла тихая молитва.

А потом приходили они: полудикие крестьяне с языческой кашей в голове, надменные баре с барчуками и прислугой, лихие служилые люди… Шаркали по храму лаптями, лезли в бархате с «милостями» в келью, бряцали сбруей да просили квасу и душеполезных поучений заодно.

Тогда, как и сегодня, эти «бестолковые» миряне вразумлялись вещами странными для духовного взора и ничтожно-второстепенными. Тем, что кусок хлеба в монастыре вкуснее, а кружка воды из источника – слаще, чем дома. Тем, что пустая гречка с квасом кажется царским угощением. «С молитвой готовят!» – шептались и шепчутся эти «болтливые туристы».

И то один, то другой брат, благословившись у игумена, не выдерживал и уходил еще глубже в леса, еще дальше от мира. Монахи не изгоняли мир за его мирскую неотесанность и «тупость» – пускай приходит, авось когда и обтешется… Кто мог молиться в таких условиях – жил и молился. Кто не мог – шел дальше, расширяя монастырскую географию до самых окраин, или выстраивал закрытый скит.

Так мир ловил их, спокойных, снисходительных и мудрых, но не поймал. Зато – сам получил пользу…

Источник: foma.ru