Цитата дня

К Сисою Великому пришел один брат и говорит: "Отче, я пал". — "Встань". — "Встал, опять пал". — "Еще встань". — "До каких же пор?" — "До смерти"

oshibki1.jpg

Храм Успения Пресвятой Богородицы г. Подольск (Котовск)

Таким храм может стать с Вашей помощью!

Рейтинг:  5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна
 

Святитель Иоанн Златоуст в своих проповедях на различные праздники, произнесенных еще в эпоху его священнического служения в Антиохии, очень наглядно противопоставляет благоговейное молчание во время евхаристической молитвы шуму и толкотне во время Причащения. Так, в проповеди, сказанной, скорее всего, за несколько часов до ночной пасхальной службы 392 (или около того) года, он обращается к своим слушателям со следующим наставлением:

«Поскольку и мы в нынешний вечер увидим Того, Кто был пригвожден на Кресте — как Агнца, Закалаемого и Приносимого в Жертву, — то приступим, умоляю вас, со страхом, с великим почтением и благоговением. Разве вам неизвестно, как стояли ангелы при гробе, в котором не было Его Тела, при гробе пустом? — ведь поскольку тот полностью принял в себя Владычнее Тело, то они воздают самому месту великую честь. Ангелы, превосходящие наше естество, с таким почтением и благоговением стояли при гробе, — а мы, намереваясь приступить не к гробу пустому, но к самой трапезе, содержащей Агнца, приступим с шумом и распрями?! Какое еще оправдание может нам быть после этого?

Я говорю об этом не просто так, но потому, что вижу, как многие в этот вечер шумят, кричат, теснят друг друга, толкают, ругаются — и [этим] готовят себе скорее наказание, чем спасение; поэтому я и обращаю к ним это наставление. Что ты делаешь, человек? Когда стоит священник перед трапезой, воздевая руки к небу, призывая Духа Святого, чтобы Он сошел и коснулся Предложенных [Даров], тогда бывает великая тишина, великое безмолвие. Но когда Дух уже подал благодать, когда Он сошел, когда Он коснулся Предложенных [Даров], когда ты видишь Овча уже Закланное и Разделенное на равные части, тогда начинаешь шум, тогда распря, тогда спор, тогда ругань? Как же ты можешь приобщиться Этой Жертвы, приступая к трапезе столь возмутительно?

Что, нам мало того, что мы приступаем со [своими] грехами?! — ибо даже в тот самый момент, когда приступаем, мы не можем воздержаться от совершения прегрешений. Ведь когда мы спорим, когда шумим, когда мучаем друг друга, то как сможем не совершить греха?

Скажи мне: ну зачем ты спешишь? Для чего теснишься, видя Закланного Агнца? Если бы даже во всю ночь пришлось взирать на Эту Жертву, разве можно было бы, скажи мне, пресытиться этим? Ты терпел целый день, ты провел [в посте] большую часть ночи — и такой подвиг ты теряешь и губишь в краткое мгновение времени? Помысли, Кто предлежит — и подумай, по какой причине. Он заклан ради тебя, а ты, видя Его Закланным, настолько беспечен. Сказано: Идеже труп, тамо и орли (Мф. 24:28). А мы приступаем не как орлы, а как псы, — таково наше бесстыдство!».

В другой проповеди, на праздник Богоявления, святитель Иоанн вновь упоминает о том, как некоторые стремились причаститься раньше других, и заодно поясняет, в чем была причина их спешки: они стремились поскорее уйти со службы.

«Я знаю, что многие у нас приступят к этой Священной Трапезе по случаю праздника. Итак должно, как я часто и прежде говорил, не праздники наблюдать, чтобы приобщаться, а очищать совесть и тогда касаться Cвященной Жертвы. Преступный и нечистый не имеет права и в праздник причащаться этой Cвятой и страшной Плоти; а чистый и омывший свои погрешения искренним покаянием вправе и в праздник, и во всякое время причащаться Божественных Таин и достоин наслаждаться Божественными Дарами. Но поскольку, не знаю почему, некоторые не обращают на это внимания, и многие, исполненные бесчисленных грехов, видя наступивший праздник, как будто побуждаясь самим этим днем, приступают к Cвятым Тайнам, на которые и смотреть не должно находящимся в таком состоянии, то тех, которые известны нам, мы сами непременно удалим, а неизвестных нам предоставим Богу, Знающему тайны помышлений каждого; теперь же постараемся исправить то, в чем все явно согрешают.

В чем же состоит этот грех? В том, что приступают не с трепетом, но с давкой, ударяя других, пылая гневом, крича, злословя, толкая ближних, полные смятения. Об этом я часто говорил и не перестану говорить. Не видите ли, какое бывает благочиние на Олимпийских играх, когда распорядитель проходит по площади, с венцом на голове, одетый в длинную одежду, держа в руке жезл, а глашатай объявляет, чтобы было тихо и благоприлично? Не нелепо ли, что там, где торжествует дьявол, бывает такое спокойствие, а там, где призывает к Себе Христос, бывает великий шум? На площади безмолвие, а в церкви — крик? На море тишина, а в пристани — волнение? К чему ты, скажи мне, беспокоишься, человек? Что гонит тебя? Необходимые дела, конечно, призывают тебя? В этот час ты особенно сознаешь, что у тебя есть дела, особенно помнишь, что ты находишься на земле, и думаешь, что обращаешься с людьми? …

Хотите ли, я скажу, отчего бывает этот шум и крик? Оттого, что мы не на все время запираем для вас двери, но позволяем прежде последнего благодарения стремительно выходить и уходить домой. Это и само по себе выражает великое пренебрежение. Что делаешь ты, человек? Когда присутствует Христос, предстоят ангелы, предлежит Эта страшная Трапеза, и братья твои еще участвуют в Таинствах, сам ты, оставив все, убегаешь? Быв приглашен на обед, ты, хотя бы и прежде других насытился, не осмеливаешься выходить прежде друзей, когда другие возлежат еще; а здесь, когда еще совершаются страшные Таинства Христовы, когда еще продолжается священнодействие, ты в самой середине составляешь все и выходишь? И где это может быть достойно прощения? Какое может быть оправдание?

Хотите ли, я скажу, чье дело делают те, которые уходят прежде окончания, не услышав благодарственных песнопений по окончании Трапезы? Может быть, покажется жестоким то, что будет сказано, однако необходимо сказать по причине нерадения многих. Иуда, приобщившись последней вечери в ту последнюю ночь, поспешно вышел, тогда как все прочие еще возлежали. Вот кому подражают и те, которые спешат прежде последнего благодарения! Если бы он не вышел, то не сделался бы предателем; если бы не оставил соучеников, то не погиб бы; если бы не отторгнул себя от стада, то волк не захватил бы его одного и не пожрал бы; если бы не отделил себя от пастыря, то не сделался бы добычей зверя. Посему он был с иудеями, а те с Господом вышли, воспевая. Видишь ли, по какому образцу совершается последняя молитва после Жертвоприношения? Будем же, возлюбленные, представлять себе это, будем помышлять об этом, страшась предстоящего за то осуждения».

Описанное Златоустом бесчиние не было исключительной особенностью поведения христиан в Антиохии. Например, в «Житии и чудесах святой мученицы Феклы» — памятнике, написанном примерно в 470 г., — сообщается о том, как паломники, побывавшие в храме святой равноапостольной первомученицы Феклы в Селевкии на празднике в ее честь, были поражены масштабами торжества:

«Один [описывал] его блистательность и сияния, другой — величину пришедшего на него числа людей, третий — собрание множества епископов, четвертый — благозвучие псалмопения, пятый — продолжительность ночного бдения, шестой — уставной порядок богослужения, седьмой — усердие молящихся, восьмой — натиск толпы, девятый — невыносимую духоту, десятый — давку в обе стороны во время [Приобщения] Страшных Тайн, когда одни только подходили, другие уже выходили, третьи — снова заходили, а остальные — отходили опять, и все они при этом кричали, толкались, ругались, цеплялись друг за друга и никому не позволяли занять их место — все это, разумеется, ради того, чтобы первыми причаститься Святыни».

Подобное недостойное поведение в тот самый момент, когда следует проявлять высочайшее благоговение, обращало на себя внимание самым настойчивым образом. Поэтому и святитель Иоанн Златоуст, и другие выдающиеся богословы и проповедники его времени призывали верующих вести себя во время приобщения Святых Таин с достоинством: спокойно ждать своей очереди и не уходить из храма сразу после причащения, не дослушав литургию до конца. А время ожидания, когда все священнослужители заняты преподанием Святых Таин и церковная молитва поэтому не совершается, посвятить своей личной молитве:

«Намереваясь приступить к страшной и божественной Этой Трапезе и священному тайнодействию, делайте это со страхом и трепетом, с чистой совестью, с постом и молитвой» (святитель Иоанн Златоуст);

«После причащения   Тела Христова, приступи и к Чаше [Его] Крови... Также, пока ожидаешь молитву [в конце литургии], благодари Бога, удостоившего тебя столь великих Таинств» (святитель Кирилл Иерусалимский).

«Ты молишься — исповедуя свою немощь, свои многочисленные грехи и свое недостоинство в отношении этого Дара, а также подобающим образом прославляя Того, Кто даровал такому человеку, как ты, подобные вещи и подал тебе Свою помощь, вплоть до того, что удостоил тебя принять Причащение, освободиться от всяких злых деяний и совершать все то, что угодно Ему, — и причащаешься с такими и подобными [мыслями]... После того, как ты причастился, достойно вознеси Богу своими словами благодарение и хвалу, чтобы не оказаться неблагодарным за этот Божественный Дар. И продолжай оставаться [в храме до окончания причащения всех], чтобы и вместе со всеми вознести благодарение и хвалу, согласно церковным установлениям» (Феодор Мопсуестийский).

Итак, в условиях многолюдных праздничных служб в больших храмах городских общин раннехристианская традиция совершения Евхаристии в небольшом кругу верных, когда за молитвой предстоятеля немедленно следовало вкушение всеми Святых Даров, потребовала дополнений. Частные молитвы до и после приобщения, когда всем сначала приходилось ждать своей очереди, а затем — продолжения богослужения, и стали одним из них. Поначалу их текст не был как-либо определен, но какие-то их образцы существовали уже достаточно рано: на это указывают как надписания молитв в позднейших редакциях Последования ко Святому Причащению именами великих святителей IV–V веков, так и то, что подобные единичные молитвы спорадически встречаются в ранних Часословах и Евхологиях. Их чтение позволяло сосредоточиться каждому из тех, кто действительно желал этого, будучи окружен толпой из не вполне осознающих значение происходящего собратьев по вере.