Цитата дня

«Благодари Господа, что Он тебя сделал членом Церкви Своей, этого Божественного общества святых, коего Начальница и первый член есть Матерь Божия. Она матерински, благостно, всеблагомощно, попечительно и сочувственно относится ко всем верным и искренним членам Церкви и чадам Своим» (Иоанн Кронштадский)

oshibki.jpg

Храм Успения Пресвятой Богородицы г. Подольск (Котовск)

Таким храм может стать с Вашей помощью!

Рейтинг:  5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна
 

Об Астрид Линдгрен

Артем Перлик

Люди видели в Астрид ту мудрость, которой можно доверить мысли и знать, что она поможет обрести душевный мир.

Йенс Андерсен пишет: «Пожилую Астрид Линдгрен считали ‟клока гумма” – мудрой старицей – и духовной наставницей всей Скандинавии, ей можно было открыть сердце, у нее можно было спросить совета в трудный час». За всю жизнь сказочница получила 75000 писем – благодарностей, просьб о совете, восхищений и вопросов. Из них половина – от детей и подростков из 50 стран. И это не должно удивлять: когда в книгах автора видишь подлинный свет, то готов довериться его видению света, а если он твой современник – и написать ему письмо.

Думая о праведниках, героях и поэтах древности и знакомых нам лично, слушая великие стихи, музыку и слова любви, вдыхая свет, разлитый в природе и дружбе, нельзя не воскликнуть: «Благословен Бог, дающий бессмертие всему, что его достойно!».

К Астрид обращались подростки, которые считали себя глупыми и никчемными, и она старательно разъясняла им, что они не зря существуют в мире. Линдгрен писала, что «любовь – лучшее лекарство от страха и неуверенности». В таком тёплом отношении был её секрет, и она умела пробудить в подростках чувство доброй их значимости и уверенности, что боль никогда не может быть навсегда с тем, кто идёт к добру.

Писательница помогала детям и подросткам открывать для себя этот мир как место для радости и приключений, а на боль смотреть в свете конечной победы добра.

Жизнь для неё была неожиданностью, которой всегда можно довериться, и она хотела радоваться этой тайной музыке мира, которую мы зовём благодатью. В своём ликовании Линдгрен была способна к странным, с точки зрения взрослых, поступкам. Например, могла впрыгнуть в быстро движущийся трамвай.

Астрид, подобно Андерсену, открывает сказку среди мелочей жизни, среди привычного нам города и образа жизни.

Она создала новый тип сказки. Её истории чаще всего происходят в обычном мире людей и открывают его как необычный и радостный. В нашем мире интересно жить – таков девиз героев её книг, и со страниц он легко переходит в сердце.

У Линдгрен был дар свою увлечённость (например, идеями нового воспитания) вознести до поэзии, то есть открыть в повседневном явление более глубокое, более духовное, чем кажется поверхностному взгляду. А это и есть истина или сказка.

Женщины, как правило, жалуются, что их бытовые дела вовсе не поэтичны. Астрид открывает поэзию в приготовлении обеда, уборке квартиры, возне с малышами. Всё зависит от высоты сердца человека, совершающего простое дело. Даже обычный обед становится трапезой, когда в нём присутствует сказка (как в «Мио, мой Мио»). Но что есть сказка? Это сама чудесность бытия. Человек живёт на земле, а потому делает земные дела, но его высокое сердце обращает всю землю, всё, чего он коснётся, в Небо. Дела останутся теми же, но сквозь них проглянет эльфийская красота. Она всегда была там. Сказка просто сделала читателя зорким.

Сказка нужна для того, чтобы знать, что наш мир – всегда хороший и добрый. А потому наш труд в нём имеет значение, ведь добрый трудится не для себя, но для тех, кто живёт в его сердце. Таковы персонажи Линдгрен: Карлсон, Пеппи, – они кажутся окружающему их чопорному обществу чуть ли ни хулиганами, но на самом деле дурачатся и шалят, чтобы показать всем этим чинным и важным взрослым, что истинно ценное невозможно купить за деньги, даже если у тебя их очень много.

И другое, о чём говорят её персонажи: вся наша жизнь – чудесна и сказочна, её вовсе не нужно тратить на глупую погоню за тем, «что есть, что пить и во что одеваться», ведь не затем мы приведены в этот мир людьми.

Читая сказки Астрид, мы видим: стоит только довериться Небу и делать подлинные дела – как само Небо позаботится обо всём остальном, потому что лишь серым и злым персонажам Своей сказки Великий Сказочник мира даёт нудную заботу «Собирать и копить». Тот, кто ищет своего, не находит своего. Таковы все многочисленные разбойники сказок Астрид – их усилия просто нелепы на фоне того настоящего и высокого, ради чего существуем мы и вселенная.

Основная мысль «Карлсона» и «Пеппи» – жизнь как место, где интересно жить.

Астрид учит, что жизнь стоит того, чтоб её любить. Мир сказок писательницы принципиально противится любому унынию. В нём есть та лёгкость, которая отличает истинных христиан и за которую их так не любят все тяжеловесные фарисеи.

Когда Борис Пастернак жил на даче у друзей, он старался помочь хозяйке дома в бытовых вопросах: наносить воды, приготовить еду. И если она смущённо говорила, что не может обременять великого поэта подобными мелочами, он отвечал ей, что один из важных смыслов поэзии в том, чтоб увидеть эту поэзию в обычной жизни обычного человека. И тогда, силой искусства, зрением Неба, такой человек окажется вовсе не мал, но предельно велик и значим. Так сбудутся строки Эмили Дикинсон: «Мы не знаем, как мы велики, пока не встаём во весь рост». Истинная поэзия и сказка показывают нам этот полный рост человека во всей эпичности его малых дел, столь важных во взгляде Господнем.

Таковы сказки Астрид, они все об обычных людях, которые достойны любви и нежности просто потому, что никто на земле не мал, если смотреть на нас глазами добра.

Карлсон – это вызов обществу, где всё размеренно и на филистерский манер правильно, вызов всему миру взрослых, где важными становятся незначимые вещи и откуда уходит радость о том, что ты просто живёшь на свете.

Как говорила другая героиня писательницы, Пеппи (такой же антигерой для взрослого мира, как и Карлсон): «Взрослым никогда не бывает по-настоящему весело. Да и чем они заняты: скучной работой или модами, а говорят только о мозолях и подоходных налогах».

Взрослым часто свойственно воспринимать доброту, человечность и поэтичность как слабость. Эту манеру восприятия, из которой исключено всё духовное, принимают и многие современные дети: для них чтение классики тоже выглядит какой-то слабостью на фоне технических новшеств и пунктов обмена валюты. И тут Астрид Линдгрен открывает, что сказка легко входит в повседневность, а вот все, кто не желает войти в сказку, ущербны. Карлсон и Пеппи – вторжение чуда в обыденность, и чудо это оказывается подлинностью, не в пример примитивному «магическому реализму» латиноамериканских авторов.

Высокая сказка даёт прикоснуться к настоящести, которой полна наша жизнь на глубине встречи с Богом, но настоящесть открывается только тем, кто умеет посмотреть на красоту снизу вверх.

Г. Честертон пишет: «Простой человеческий дом так же романтичен, как призрачный приют на вершине дерева или таинственно-укромная нора под камнями». Но для того чтобы это увидеть, необходимо почувствовать, как Небо сияет поэзией из всех вещей: старой чашки и набора фломастеров.

Маленькая Астрид верила в Бога, но, не имея никакого реального мистического опыта переживания Его реальности в зрелые годы, утратила детскую веру, долго, впрочем, не признаваясь в этом газетчикам, чтоб не расстраивать своего отца. Случай этот не удивителен, ведь в протестантском окружении невозможно пережить Бога как реальность, и потому верующие сказочники, такие как Андерсен или Льюис, приходили к ощущению Бога не благодаря протестантизму, но вопреки ему, неким литургическим чувством благодарности за бытие. Потому в своих мистических интуициях Андерсен и Льюис столь непохожи на вовсе не мистичный протестантизм. Напротив, мы находим в их наследии литургичность православия и вполне можем их назвать анонимными православными.

Астрид, вглядываясь в красоту мира, ещё не умела благодарить за всё так, как Честертон или Андерсен, но она, несомненно, была глубже своего неверия – нечувствия Бога. Так, в старости она признавалась, что «молится Богу, когда отчаивается», хотя во всё остальное время не верит в Него. В первый раз Линдгрен так обратилась к Творцу в 1940 году, когда страшилась, что русские войска займут Швецию. «Господи, не дай русским до нас добраться!» – взмолилась она. Нужно сказать, что её молитва была исполнена...

В лучшие минуты своего вглядывания в жизнь она видела неосновательность своих сомнений в Господе, хотя так до конца жизни и не смогла пережить реальность Неба. Впрочем, без церковных Таинств это и вправду трудно, и здесь нужна какая-то великая литургическая благодарность Андерсена, чтобы ясно чувствовать Господа, и чувствовать Его именно как родного, что несвойственно западу, для которого Бог – это прежде всего мировой судья и начальник. Сказка же, напротив, открывает Его как близкого.

Вот что сказала Астрид газетчикам в 1992 году по поводу своего отношения к вере: «Откуда цветам известно, что весной они должны распуститься, откуда птицам известно, что они должны петь? Учёные думают, будто всё могут объяснить: творение, всю историю человечества. А я – я спрашиваю: как всё может быть настолько упорядочено? И почему же мы, люди, столько думаем о религии? Что наводит человека на такие мысли? Так что я сомневаюсь в собственных сомнениях».

Слушая эти признания агностика Астрид, невольно вспоминаешь слова Блаженного Августина: «Ты создал нас для Себя, и беспокойно мятется сердце наше, пока не упокоится в Тебе».

flovin3121

Источник: Правлайф