Цитата дня

 Причащайтесь чаще и не говорите, что недостойны.Если ты так будешь говорить, то никогда не будешь причащаться, потому что никогда не будешь достоин.Вы думаете, что на земле есть хотя бы один человек, достойный причащения Святых Таин? Никто этого не достоин, а если мы все-таки причащаемся, то лишь по особому милосердию Божию. Не мы созданы для причастия, а причастие для нас. Именно мы, грешные, недостойные, слабые, более чем кто-либо нуждаемся  спасительном источнике…Святой праведный Алексей (Мечев))

oshibki.jpg

Таковы мои подлинные намерения и желания. Если Вы не найдете возможным их удовлетворить, то мне не остается ничего другого, как повторить свое ходатайство о высылке в Персию, где я занялся бы, конечно, не бело-эмигрантской деятельностью, а научно-практической работой в области гнойной хирургии, так как это мое призвание...»
Сотрудников ОГПУ из этого письма заинтересовало только то, что область медицины, в которой ведет научные разработки профессор, касается солдат. Вскоре после подачи письма к нему в камеру пришел помощник начальника секретного отдела и заявил: «Мы сообщили о вашей голодовке в Москву, и оттуда пришло решение вашего дела, но мы не можем объявить его вам, пока вы не прекратите голодовку».
Еще теплился во владыке остаток веры в честное слово сотрудников карательных органов, и он согласился прекратить голодовку.
15 мая 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Луку к ссылке в Северный край на три года, причем все остальные, привлекавшиеся по этому делу, не исключая жены профессора, обвинявшейся в убийстве, были освобождены.
Епископа Луку отправили этапом в город Котлас; каждый день во все время пути заключенным выдавался кусок хлеба и одна селедка на двоих, но селедку владыка не ел. По приезде в Котлас всех разместили в концлагере недалеко от города в местечке Макариха. Незадолго до приезда епископа в Макариху там вспыхнула эпидемия тифа, так что каждый день в яму на кладбище укладывали до семидесяти трупов.
Владыку сначала определили хирургом в котласскую больницу, но затем ему было приказано отправляться в ссылку в Архангельск. В Архангельске он долго не мог найти себе квартиру, был некоторое время в прямом смысле бездомным. Врачи больницы, куда он был определен работать хирургом, встретили его недружелюбно, неприветливо встретил его и Архангельский архиерей2, – и этим Господь как бы исподволь начал указывать на ошибочность избранного владыкой пути.
По врачебной надобности, касающейся на этот раз его собственного здоровья, он написал прошение властям, заявив, что нуждается в лечении и просит разрешить ему поездку в Москву, но его отправили в Петроград, где ему была сделана операция, выяснившая, что беспокоившая его подозрительная опухоль оказалась доброкачественной.
Из больницы владыка отправился к митрополиту Серафиму (Чичагову)3 в Новодевичий монастырь. Это было в субботу, незадолго до всенощной. Епископ Лука стоял в алтаре в самом обычном расположении духа, не предвещавшем ничего необыкновенного. Но вдруг перед чтением Евангелия, им овладело необыкновенное волнение, ежеминутно нараставшее и достигшее своего предела, когда он услышал слова Господа Иисуса Христа, обращенные к апостолу Петру: «Симоне Ионин, любиши ли Мя паче сих?.. Паси овцы Моя...» [Ин. 21, 15-16].
Слова Христовы точно пронзили его. Владыка задрожал от волнения всем телом, он всем своим существом воспринял их как обращенные непосредственно к нему, епископу Луке, именно его призывающие пасти стадо Христово. Он с трудом дождался конца богослужения и пошел к митрополиту Серафиму рассказать о том нравственном потрясении, которое он испытал во время всенощной. Но тот не вполне понял его и не смог проникнуть в смысл происшедшего и лишь заметил, что и с ним бывало подобное, и отнес это к рядовому религиозному переживанию.
Еще в течение двух-трех месяцев владыка остро вспоминал пережитое: точно как к Петру во время допроса, Господь поворачивал лик, напоминая ему о предательстве; всякий раз слезы градом лились из его глаз, но затем повеление Божие, как не принятое к исполнению, начало из памяти стираться и забываться.
По возвращении в Архангельск епископ Лука был вызван в Москву, где в течение трех недель особоуполномоченный ОГПУ каждый день подолгу беседовал с ним под предлогом того, что ему поручено изучить ташкентское дело, так как начальство в Москве уверено в невиновности епископа по этому делу и в несостоятельности предъявленного ему обвинения. В действительности же лукавый совратитель человеческих душ исподволь изучал святителя, беспрестанно ему льстил и превозносил до небес как хирурга, обещал предоставить ему хирургическую кафедру в Москве, как бы невзначай подводя к тому, что для этого надо отказаться от священнослужения.
Медовые речи диавольского искусителя, сладким ручейком вливаясь в сердце святителя, отравляли его своим ядом; пристрастие к хирургии под влиянием льстивых речей все более укреплялось в сердце, занятие хирургией стало казаться делом самым нужным и самым существенным, все менее хотелось от него отрываться, словно какой духовный сон начинал сковывать и оплетать смертною паутиною душу, – и он в конце концов написал властям заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму».
Копию этого заявления он отправил заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому). Однако, епископа после этого заявления не только не освободили, как он надеялся, но вернули в Архангельск, увеличив срок еще на полгода, предполагая усилением репрессий все же добиться от него снятия сана. Не зная, какой предпринять шаг, когда ссылка закончится, епископ Лука написал митрополиту Арсению в Ташкент, советуясь с ним, но из его ответа понял, что давший уже один раз неправый совет в принципиальном вопросе не слишком хочет, чтобы епископ возвращался в Ташкент. Епископ Лука написал схиархиепископу Антонию (Абашидзе), жившему в то время в затворе в Киеве: он поведал ему о своих сомнениях в правильности решения заняться исключительно хирургией, – но и владыка Антоний, убаюкивая его совесть, написал, что не видит в этом поступке ничего неправого.
В конце 1933 года епископ Лука был освобожден и вернулся в Москву. На пути в Москву Господь, отвращая его от дальнейших ложных шагов, попустил ему попасть в крушение поезда, но это, хотя и напугало его, но не образумило, и он не задумался глубже о правильности затеваемых им предприятий.
В Москве он первым делом явился в канцелярию митрополита Сергия, и секретарь митрополита спросил епископа, не желает ли тот занять одну из свободных кафедр. Возвращение в Ташкент было закрыто ответом митрополита Арсения, и, «оставленный Богом и лишенный разума, – как свидетельствовал впоследствии об этом он сам, – я углубил свой тяжкий грех... страшным ответом: “Нет”».
От митрополита Сергия епископ Лука направился в Наркомат здравоохранения, чтобы ходатайствовать о предоставлении ему возможности заниматься в специальном исследовательском институте разработкой вопросов, касающихся гнойной хирургии. Но по милости Божией получил в этом отказ.
Впереди не осталось никаких перспектив и буквально некуда было деться. На обеде у митрополита Сергия один из архиереев посоветовал ему поехать в Феодосию. В этом совете не было решительно никакого смысла, но, сбившись с пути, владыка утратил способность к рассуждению и, последовав бессмысленному совету, отправился в Феодосию.
«Там, – вспоминал он впоследствии, – я чувствовал себя сбившимся с пути и оставленным Богом, питался в грязной харчевне, ночевал в доме крестьянина и, наконец, принял новое бестолковое решение – вернуться в Архангельск... и, немного опомнившись, уехал в Ташкент...
Я опустился до такой степени, что надел гражданскую одежду и в Министерстве здравоохранения получил должность консультанта при андижанской больнице.
Там я тоже чувствовал, что благодать Божия оставила меня. Мои операции бывали неудачны. Я выступал в неподходящей для епископа роли лектора о злокачественных образованиях и скоро был тяжело наказан Богом. Я заболел тропической лихорадкой... которая осложнилась отслойкой сетчатки левого глаза.
Уехав в Ташкент, я получил заведование маленьким отделением по гнойной хирургии на двадцать пять коек при городской клинической больнице. Позже это отделение было расширено до пятидесяти кроватей.
Скоро я узнал об операции швейцарского окулиста... Эта операция получила скоро большое распространение во многих странах и в Москве... Я оставил работу по гнойной хирургии и поехал в Москву... Я лежал с завязанными глазами после операции, и поздно вечером меня опять внезапно охватило страстное желание продолжать работу по гнойной хирургии. Я обдумывал, как снова написать наркому здравоохранения, и с этими мыслями заснул. Спасая меня, Господь Бог послал мне совершенно необыкновенный вещий сон...
Мне снилось, что я в маленькой пустой церкви, в которой ярко освещен только алтарь. В церкви неподалеку от алтаря у стены стоит рака какого-то преподобного, закрытая тяжелой деревянной крышкой. В алтаре на престоле положена широкая доска, и на ней лежит голый человеческий труп. По бокам и сзади престола стоят студенты и курят папиросы, а я читаю им лекции по анатомии на трупе. Вдруг я вздрагиваю от тяжелого стука и, обернувшись, вижу, что упала крышка с раки преподобного, он сел в гробу и, повернувшись, смотрит на меня с немым укором. Я с ужасом проснулся...
Непостижимо для меня, что этот страшный сон не образумил меня. По выписке из клиники я вернулся в Ташкент и еще два года продолжал работу в гнойно-хирургическом отделении, работу, которая нередко была связана с необходимостью производить исследования на трупах. И не раз мне приходила мысль о недопустимости такой работы для епископа. Более двух лет еще я продолжал эту работу и не мог оторваться от нее, потому что она давала мне одно за другим очень важные научные открытия, и собранные в гнойном отделении наблюдения составили впоследствии важнейшую основу для написания моей книги “Очерки гнойной хирургии”.
В своих покаянных молитвах я усердно просил у Бога прощения за это двухлетнее продолжение работы по хирургии, но однажды моя молитва была остановлена голосом из неземного мира: “В этом не кайся!”».
В 1934 году были опубликованы «Очерки гнойной хирургии». Это был наиболее полный и совершенно новый труд в этой области, положивший начало отдельному направлению в медицине. Гнойные образования, изменяя ткани, ставили иной раз в тупик хирурга, надеющегося увидеть одно и сталкивающегося с другим; кроме того, гнойные образования имели массу особенностей в зависимости от того, где они находились, и от точного знания их зависела жизнь больного. Только путем опытного изучения этих особенностей могли быть даны точные рекомендации, как оказать помощь больному. Войно-Ясенецкий упорно двигался по этому пути, глубоко переживая смерть каждого больного, происшедшую от его незнания. И его не утешало, что это незнание разделяли с ним и другие врачи, и больной так же бы умер у них или в результате не оказанной ему вовремя помощи.
Один из профессоров-медиков, опубликовавший рецензию на его труд в 1935 году, написал: «Я вполне убежден, что “Очерки...” займут почетное, вполне заслуженное место среди настольных книг каждого активного хирурга, и хотя они по существу не учебник и не руководство, но они нередко будут учить и руководить».
Следуя примеру великого русского хирурга Пирогова, он беспощадно «относился к собственному научному и профессиональному авторитету... его... открытость и правдивость сотворила чудо, подняв хирургический авторитет Войно-Ясенецкого на недосягаемую для многих высоту».
13 февраля 1936 года епископу Луке была присуждена ученая степень доктора медицинских наук без защиты диссертации, учитывая «непрерывную научную деятельность в течение двадцати семи лет, результатом которой явился ряд ценных работ, во главе которых должен быть поставлен солидный и важный для хирургов труд “Очерки гнойной хирургии”».
Все это время владыка занимался широкой благотворительной деятельностью. Были люди, которым он неукоснительно высылал помощь каждый месяц. Он посылал ежемесячно денежную помощь епископу Иоасафу (Жевахову)4, многократно помогал епископам Макарию (Кармазину)5 и Порфирию (Гулевичу)6, помогал ежемесячно священникам, с которыми встретился в ссылке, как туруханскому священнику Мартину Римше, посылал деньги епископу Евгению (Кобранову), митрополитам Кириллу (Смирнову)7 и Иосифу (Петровых), схиархиепископу Антонию (Абашидзе).